Часть 2. Автобиографические заметки.
После ознакомления с данными заметками некоторые друзья сказали, что было бы правильно дать подтверждения (цитирования) данных, изложенных в данных заметках. Я прислушался и включил в конце некоторые цитирования.
Еще во время учебы в университете я как-то оказался в одной библиотеке (Армэлектрозавода), где мне попалась книга Неванлинна 1936 года, переведенная с немецкого на русский в 1941-ом году. В книге была также теория Альфорса, которую я уже знал из книг Стоилова. Книга меня сильно заинтересовала. Я договорился в библиотеке и обменял эту книги на десяток новых книг.
Я начал читать эту книгу (я бы сказал проглатывать) параграф за параграфом. Она представляла знаменитую (классическую) теорию Неванлинна, которая изучала количества нулей (и а-точек) мероморфных функций. Иными словами, теория изучала прообразы значений а, при отображении мероморфными функциями.
Довольно быстро у меня возникли две глобальные идеи дальнейшего развития теории Неванлинна. Первая глобальная идея: рассмотреть комплексные суммы а-точек, которые давали информацию не только о количестве а-точек но и местоположения а-точек (что существенно выходило за рамки теорий Неванлинны и Альфорса). Это было уже новым этапом, поскольку касалось не только изучения количеств а-точек (как в классике), но касалось изучения геометрии а-точек. (Смотри цитирование второе в конце). Вторая глобальная идея: рассмотреть вместо количества а-точек (прообразов значений а) прообразы кривых Гамма, впоследствии названных Гамма-линиями. Рассмотрение Гамма-линий должно было существенно повысить интерес к этим классическим теориям, поскольку прообразы кривых Гамма, были, в частности, линиями уровня, широко обсуждаемыми во многих разделах физики. В дальнейшем это начали называть теорией Гамма-линий. (Смотри цитирование третье в конце).
Я довольно быстро продвинулся в разработке обеих этих идей. Мне пришлось создавать новые методы поскольку все это рассматривалось впервые. Много позднее оказалось, что созданные в то время методы работали также в других разделах математики.
Также мне удалось решить одну задачу, проблему Альфорса, (из книги Неванлинна 1941 года). Здесь также проглядывалась глобальная идея (можно сказать идея 3). Дело в том, что в теории Альфорса отсутствовал аналог неванлинновской функции приближения. Было непонятно как определить подобный аналог. И Альфорс сам описывал причины, по которым ему не удается определить подобный аналог.
Я показал, можно дать определение подобного аналога, и получить то, что хотел Альфорс. При этом все это приводило к существенно новой геометрической интерпретации дефектов; таким образом тысячи предшествующих результатов о дефектах получили новую геометрическую интерпретацию.
Работал тогда я (1973 год) в так называемом “морском институте”, куда я устроился на работу после университета. И вот я собрал все эти мои наработки и записи и подошел к зам. директора института математики, член-корреспонденту тогда, Норайру Аракеляну. Имя его тогда гремело: он решил знаменитую задачу (проблему Неванлинны) и имел пленарную лекцию на всемирном конгрессе математиков. (Кстати обе проблемы Неванлинны и Альфорса, которые решили соответственно Аракелян я, были поставлены в одной и той же книге Неванлинна).Естественно, что я подошел именно к нему. Он благосклонно выслушал меня. Часа 3 мы обсуждали все мои идеи и результаты. Он попросил меня подождать и отлучился. Через некоторое время он повел меня к директору института, академику Мхитару Джрбашяну, где я также повторил (также довольно долго) то, что я уже рассказал Аракеляну. В конце они предложили мне перейти на работу в институт математики и работать в отделе Аракеляна. Это конечно же было моей мечтой.
Я не знаю, что чувствовали Джрбашян и Аралелян. Но я могу себе представить, что бы чувствовал я, если бы ко мне подошел “человек с улицы” и показал мне свои наработки по продвижению какой-либо классической теории.
С начала работы в институте я столкнулся с неприятным обстоятельством. В отношении двух первых моих наработок вопросов не было: доказательства были понятны.
Но в отношении проблемы Альфорса были проблемы. Дело в том, что мои доказательства основывались на теории Альфорса, которые основывались на “разрезах и склеиваниях” римановых поверхностей. Аракелян слушал мои доказательства, но не владел техникой, которую я использовал. Поэтому я поехал к известному специалисту во Львове, Анатолию Гольдбергу, и рассказал ему свое решение проблемы Альфорса. Гольдберг сказал мне, что до сих пор он был единственным в Союзе, кто знал доказательства в теории Альфорса. И был приятно удивлен тем, что я тоже владею этой техникой. Дело в том, что формулировки в теории Альфорса были очень простыми и их знали многие. А вот доказательства никто не осилил; здесь нужно было детальное знание римановых поверхностей, знание техники разрезов и склеиваний. Гольдберг осилил это благодаря своему научному руководителю, специалисту в теории римановых поверхностей. А я осилил это благодаря тому, что прочел работы Стоилова.
Гольдберг написал обстоятельное письмо Аракеляну и подтвердил, что мое доказательство правильное. Но добавил, что в Союзе никто кроме него это не поймет. Обрадованный я вернулся в Ереван и передал письмо Гольдберга Аракеляну. Но вскоре оказалось, что все это было излишним. Я нашел легко читаемое, вычислительное (аналитическое) доказательство своего результата (без всяких римановых поверхностей, разрезов и склеиваний) и все встало на свои места. Как я узнал позднее, Джрбашян включил этот мой результат в свои лекции в университете.
На семинарах Джрбашян постоянно отмечал, что я получаю существенно новые результаты. Один из видных тогда математиков, Синанян, предложил Джрбашяну отправлять мои статьи в центральные журналы и Джрбашян действительно отправил 4 мои статьи различным Союзным академикам для публикации их в известных Докладах Академии Наук СССР.
В первые два года, когда я начал печататься, я отпечатал сразу 12 работ в известных советских журналах. Этому способствовали очень высокий рейтинг моего научного руководителя, академика Армении Норайра Аракеляна; а также подчеркнутое покровительство, которое стал вскоре оказывать мне будущий академик СССР Андрей Гончар. А также способствовало то, что мои первые работы были опубликованы в Докладах СССР (благодаря Джрбашяну).
Уже, начиная с самых первых публикаций, одну из моих работ (ту, что касалась комплексных сумм а-точек) начали называть теорией.
Это было в конце 1970-х. Начало было положено Рольфом Неванлинна, выдающимся финским математиком, автором классической теории, которой я занимался. Он был президентом международного математического общества; впоследствии, после его смерти, появилась международная премия его имени, которая присуждалась международным математическим обществом. Я отправил ему мою первую опубликованную работу. В ответном письме Неванлинны ко мне, он написал. “It is interesting that it is possible to obtain crucial results concerning value distribution taking in account the arguments of the a-points, which play an important role, if one considers the sum of such points in the disks |z|
Чтобы объяснить содержание для не математиков скажу, что теория Неванлинны касалась только количеств а-точек мероморфных функций, а их геометрическое расположения было существенной новостью-дополнением к его теории. Фактически сам Неванлинна впервые заявил о новой теории.
Тут же я получил первый удар в моей научной жизни.
Имя Неванлинна было легендой во всем мире среди тех, кто занимался комплексным анализом. В то время в ходу был некий математический анекдот. Один математик говорит другому. Вот я пытаюсь решить задачу несколько лет а Неванлинна решил бы ее за несколько минут. Другой отвечает: не беспокойся Неванлинна не станет решать такую ерундовую задачу.
Фамилию Неванлинна знала даже секретарша нашего института, Роза; известная сплетница. Она принесла мне письмо Неванлинны и тут же сообщила о письме директору нашего института математики, академику Мхитару Джрбашяну. Джрбашян попросил меня показать письмо Неванлинны сказав, что “в конце концов Неванлинна учитель для всех нас”.
Скоро о письме узнали все в институте. И один из учеников Джрбашяна (будущий академик В. Захарян) издевательски заметил: а если это теория почему Неванлинна не написал “замечательно” или “блестяще”, а написал просто -” интересно”. Но в тексте Неванлинна главное было не слово “интересно” а “решающие результаты и аргументы а-точек, играющие важную роль”. Очевидно, будущий академик записал меня сразу в будущие конкуренты и сразу перешел в атаку.
Между тем ситуация быстро прояснилась. Появилась рецензия на эту мою работу в издаваемому на русском реферативном журнале, где известный математик Виктор Петренко, заведующий кафедрой комплексного анализа в харьковском университете, четко охарактеризовал мою работу как новую теорию. (Смотри цитирование второе в конце).
Чуть позже он стал оппонентом моей кандидатской диссертации и уже послал в Институтский Совет по защитам диссертаций свой отзыв, где четко отмечал, что это новая теория. Между тем, Петренко серьезно заболел и не смог приехать на мою защиту и его, по правилам, должен был заменить новый оппонент; им стал знаменитый Сергей Мергелян.
Уже в конце письма ко мне Неванлинна написал: “Надеюсь увидеть Вас на конгрессе в Хельсинки”. Речь шла о всемирном математическом конгрессе в Хельсинки, которое Неванлинна организовывал тогда в качестве президента Международного Математического Общества и президента Академии Наук Финляндии.
Здесь нужны некоторые пояснения. Неванлинна, будучи финном, прекрасно знал, как принимаются решения в СССР. Выдающиеся ученые, Келдыш и Лаврентьев, долгие годы пытались провести Неванлинна (который был членом многих известных академий) в иностранные члены Академии СССР. Но брат его выступал против СССР и кандидатуру Неванлинна постоянно отклоняли в верхах; не на уровне академии, а на уровне ЦК КПСС. Неванлинна все это конечно знал и не мог не послать мне специальное письмо. Он знал о бюрократии в СССР и это должно было быть “сильное” официальное письмо, которое дало бы мне возможность пробиться через бюрократические препятствия и приехать на конгресс в Хельсинки.
И вот ко мне подходит та самая секретарша, Роза, которая принесла несколько дней назад мне первое письмо Неванлинна, и спрашивает меня, получил ли я письмо Неванлинна. Очевидно, речь шла о новом, втором письме Неванлинна(поскольку первое письмо от Неванлинныона сама принесла мне). Я так и не получил это второе письмо от Неванлинна.
Тогда я обратился к Джрбашяну и попросил его послать меня на Конгресс в Хельсинки ссылаясь на то, что Неванлинна сказал, что “Надеюсь увидеть Вас на конгрессе в Хельсинки”. Но Джрбашян легко отпарировал сказав, что если у меня нет официального приглашения от Неванлинна (то есть этого второго не полученного письма), то и говорить не о чем. Я подумал о том, что следует немедленно послать новое письмо к Неванлинна и сообщить ему, что его второе письмо потерялось и просить его послать дубликат. Я понял много позднее, что надо было это сделать. А в то время я подумал, что недопустимо информировать иностранца о том, что его письма в Армении могут пропасть: что это постыдно для Армении.
Сказать по правде, я не понял тогда значение всего этого. Не понял, что вся моя жизнь пошла бы иначе, если бы Неванлинна сам представил бы меня на своем Конгрессе. Мне казалось, что я еще свяжусь с Неванлинна и все проясниться и появятся новые возможности. Но вскоре, после Конгресса, Неванлинна скончался. И тут мне стало ясно, что я потерял. Я потерял свой “звездный час” (по словам Стефана Цвейга).
Скоро после защиты моей кандидатской диссертации, ко мне обратился С. Мергелян и попросил собрать все мои статьи и записи. Он сказал, что собирается в Мексику и США и, что представит там мои работы наряду с его работами. Еще он сказал, что это выгодно мне, поскольку это будет хорошей рекламой для моих работ. Мергелян знал, что я часто получаю объёмные пакеты с оттисками ведущих ученых из США, Англии, Германии и наверно полагал, что включение моих работ в его лекции будет уместным.
Я был счастлив. Собрал все мои работы и много времени провел с Мергеляном обсуждая детали моих работ, которые, предположительно, он может включить в свои лекции.
Но академия была бы не академией если бы не подлила дегтя в мед.
Скоро, Н. Аракелян сказал мне, что все академики в президиуме академии говорят о том, что Мергелян собирается в Америке представить работы некоего молодого математика (то есть мои работы) как свои собственные. Это было что-то на уровне кровавого навета, направленного на то, чтобы очернить Мергеляна и заодно разрушить его связь со мной. Конечно же Мергелян узнал об этом. У него были друзья в академии. Он не испортил отношения со мной, даже не подал намек, понимая, очевидно, что я здесь ни причем. Но он прекратил работу по включению моих работ в его лекции. Ясно, что он сделал это из боязни, что могут быть новые кляузы в президиуме в отношении его лекций. Так, благодаря академическому коварству, я потерял свой второй “звездный час”.
С конца 1970-х я уже был знаком со многими известными специалистами в нашей области. Многие из них торопили меня с моей докторской (даже когда я не был кандидатом наук) и предлагали быть оппонентами при защите моей докторской.
На защите моей докторской, оппонент диссертации Владимир Белый отметил, что мною получена “система законченных фундаментальных результатов”. Чтобы понять значимость подобной оценки нужно вспомнить что редкий советский академик получал что-то подобное не только при защите своей докторской, но даже к концу своей жизни. Все оппоненты отмечали, что мною созданы новые направления. А внешний отзыв дал знаменитый института Стеклова. При этом мне в институте Стелова сказали. “Ты создал много направлений, но не можем же мы взять и написать таким образом”. Поэтому мы написали отзыв следующим образом “Барсегяном создано направление, крупно и многопланово продолжающее классические теории Неванлинны и Альфорса”. В Стекловке считали, что дали мне исключительно хороший отзыв. Тогда я еще не осознал в полной мере, что любой отзыв пишется с оглядкой на то чей ты ученик и какова твоя национальность. Одно дело если ты русский и ученик союзного академика, другое дело если это не так. Да. Это был СССР!
На защите моей докторской диссертации был весь цвет армянской математики; они своеобразно восприняли этот мой успех; только С. Мергелян искренне гордился подобным успехом.
По прошествии всего семи лет три направления моих работ начали называть новыми теориями. Это была уже середина 1980х. (Смотри цитирования в конце).
Где-то в 1990-х было принято очень неправильное на мой взгляд правило согласно которому директора институтов должны были покинуть свой пост после 65 лет. Я считаю, что научное сообщество не было готово к этому. Легко понять, что начался хаос и суматоха. Во всех институтах академики и различные академические кланы вступили в борьбу, чтобы провести в директора своих людей. В итоге во многих институтах директорами стали те, кого продвигали ключевые академики. Я тоже оказался в этой игре. Академик Рубен Амбарцумян (сын президента академии Виктора Амбарцумяна) выдвинул меня в директора института математики. Таким образом я оказался выдвиженцем Амбарцумянов. Но другие академики, исходя из игр на предстоящих в академии выборов, оказались в противном лагере. Во время выборов были зачитаны мои данные и были приведены отзывы на мои работы известных в мире специалистов. Председателем заседания был известный физик, академик Тер-Микаелян, который явно с симпатией относился ко мне. И тут произошло забавное событие. Один из академиков противного лагеря объявил, что отзывы на мои работы писали не специалисты. В тот же момент я поднял руку: знак того, что я запрашиваю позволения сказать что-то. Минут 15 мне не давали слово. Академики на заседании уже посмеивались, видя мою поднятую руку и явное нежелание других дать мне слово. Академик Тер-Микаелян всем своим видом обращал внимание на меня как бы говоря другим академикам, что следует дать мне слово: ведь 15 минут я сидел с поднятой рукой. Наконец Тер-Микаелян дал слово мне. Я сказал. “Сейчас объявили, что мои отзывы написаны не специалистами. Это неверно. Один из отзывов написал сам Р. Неванлинна, теорией которого я занимаюсь”. Так вот получается, согласно утверждению нашего академика, что Неванлинна не является автором своей теории. На заседании поднялся гул, местами были даже смешки. По тональности гула чувствовалось, что некоторые осуждали нашего академика за явную ложь, другие возмущались тем, что я осмелился указать академику на его ложь. Ведь согласно традиции, простой смертный не должен возражать академику, даже если он лжет. Примерно в том же духе я прокомментировал другие отзывы. Письма (отзывы) на мои работы были также от члена королевского общества Англии (академика Англии) Вальтера Хеймана и от Виктора Петренко; оба эти видные специалисты имели монографии по моей тематике. Получалось что они тоже не специалисты.
В своем выступлении в качестве претендента на директорство я сказал, что не должно быть закрытых тем, что любой вопрос должен быть поставлен на обсуждение и решен коллегиально.Это была чудовищная с точки зрения академии ошибка: ведь все вопросы в академии традиционно решались келейно и для академиков было недопустимо то, что я предложил: открытое обсуждение всех вопросов.
Заседание оказалось очевидно позорным. И хотя я был единственным претендентом на директорство мою кандидатуру отклонили.
Понятно, что я не мог быть в восторге от нравственных порядков в академии. Естественно, я задумался о том, что в академии необходимы реформы.
Третий этап в моей научной жизни начался с 2000-х когда я начал часто посещать научный центр ЮНЕСКО в Италии (Абдус Салам Центр), где работал с представителями многих математических специальностей. Тогда я обратил внимание на то, что методы, которые я разрабатывал для мероморфных функций работали для ряда базисных объектов математики таких как произвольные гладкие функции, кривые, поверхности, произвольные аналитические функции. То есть методы работали для самых общих объектов в вещественном анализе, геометрии, комплексном анализе. Здесь требуются дальнейшие пояснения.
Результаты, относящиеся к основным понятиям математики (принципы), были получены главным образом в «старой» Европе и возникают в последние века довольно редко. Ни в США, ни в России, ни в Китае не было результатов подобной общности.
Наверно, уместно дать другое цифрового пояснение. Например, любой принцип, касающийся произвольной гладкой функции, могут использовать сотни миллионов людей (все кто имел дело с функциями); в то время как обычные результаты могут быть интересны для, в лучшем случае, нескольких тысяч людей. Это дает хорошее цифровое пояснения того, чем “принцип” отличается от “обычного результата”.
И вот оказалось, что я получил около 20-и подобных результатов (принципов).
В 2012 я подал заявку на очень крупную, международную награду имени Марии Кюри, присуждаемую Европейским Союзом, и получил ее. К конкурсу допускались специалисты со всего мира. При этом Европейский Научный Совет оценил мои работы как новую классическую теорию. Опять нелишне пояснить, что классические теории возникают во всем мире крайне редко даже на протяжении столетий. (Смотри цитирование пятое в конце).
Рейтинговая система не устраивает академиков (имеющих в большинстве случаев мизерный рейтинг) и не устраивает комитетчиков (Комитет по науке) по той же причине. Таким образом и те и другие игнорируют важнейшие аспекты, игнорируют 99 процентов, и говорят об аспектах, имеющих важность не более одного процента.
Одним из трюкачеств является то, что делаются ссылки на “верха”: мол кто-то наверху хочет, чтобы это было так, а не иначе. Приведу два характерных примера.
В одном совете по математике, было заявлено, что ректор университета желает, чтобы руководитель совета был бы из университета. Это в то время, как любой из членов совета имел рейтинг несопоставимый с рейтингом ректора, который был просто нулевой. Предложение ректора попахивало феодализмом. Единственное чем ректор должен был быть озабочен, тем, чтобы председателем совета был бы самый достойный. Несмотря на то, что я озвучил эти мысли на совете прошло предложение ректора. Я подал заявление на выход из совета.
Точно также со ссылками на желание бывшего президента Сержа Сарксяна провели в президенты академии Радика Мартиросяна
Другим излюбленным трюкачеством является полное стирание успехов других.
Во время защиты моей докторской диссертации было отмечено, что диссертация содержит “систему законченных фундаментальных результатов”. “Система законченных фундаментальных результатов” — это что-то чрезвычайно редкое: даже один фундаментальный результат законченного характера является достижением для любой, даже большой академии. Оппонентом моей диссертации был академик Сергей Мергелян, а на защите присутствовали три академика Армении. Обо всем этом узнали конечно же в Армении. И вот после защиты ко мне подходит Радик Мартиросян и говорит мне. “Говорят ты выдающийся, да? Ну-ну! “ Это было сказано как воры говорят при разборках: ты пожалеешь, что на свет божий родился. Это было не только не интеллигентно, но попахивало гангстерством. Это отражало нетерпимость неудачника по отношению к тем, кто имел успех. И вот с подобным настроем Радик Мартиросян руководил долгие годы академией наук.
Бедная наука!
Приведу другой эпизод.
Когда будущий президент академии Радик Мартиросян и бывший вице-президент Юрий Шукурян становились академиками про мои работы ряд известных ученых с Запада писали, что я создал три новые теории. Чтобы было понятно скажу, что согласно американской статистике лишь один из тысячи ученых создает новую теорию. Теперь должно быть ясно как действовали Мартиросяны и Шукуряны (не создавшие теории и имеющие мизерные заслуги в науке), чтобы “стереть” с поля зрения тех, кто мог представить данные о научных заслугах.
Стереть других, даже память о них, было любимым оружием.
В 2002 году в Ереване была проведена научная конференция НАТО (как оказалось единственная в комплексном анализе конференция, которую финансировал НАТО вне Америки). Предложение для НАТО было составлено мною и одной из главных целей было ознакомить участников конференции с моими работами (теориями). Я стал ко-директором конференции со стороны Армении, а известный немецкий ученый, Heinrich Begehr, президент международного общества Математического Анализа, стал ко-директором со стороны НАТО. НАТО финансировал конференцию, конференция оказалась очень удачной: многие ее участники отмечали это в последующем.
Это вызвало что-то в духе умопомрачения у “основных” академиков. Вице-президент Шукурян сказал мне, что я игнорировал Академию. Я спросил: “что я должен был делать, чтобы академия была довольна?“ Ответ был умопомрачительный. Оказывается, я должен был написать предложение НАТО по своей специальности, пройти большую конкуренцию, стать ко-директором конференции НАТО, потом привести на блюдечке это Шукуряну (не специалисту), убедить НАТО, что теперь академик Шукурян должен решать, как провести конференцию и, тогда Шукурян был бы доволен мною. Вдумайтесь в чудовищность и антинаучность желания Шукуряна!
Очевидно, что проведение конференции НАТО вызвало некий ажиотаж в академии. Академики восприняли это как оплеуху, как кошмарный сон. Кто-то, не будучи академиком, проводит конференцию НАТО, собирает известных специалистов в Армении. И все это без одобрения “главных” академиков. К счастью, многие доктора и некоторые академики активно подключились к работе конференции. Для них это была хорошая возможность повысить свою значимость (visibility). Но те, кто не присоединился, стали лить грязь на меня перед президентом академии. На тот момент это был Фадей Саркисян (бывший премьер-министр). Что-что, а грязь лить это основное оружие академиков; ведь все разумные критерии отсылаются в мусорное ведро и грязь стала давно основным инструментом.
Результат оказался прямо противоположным. Президент Саркисян хотя не был ученым, но был гражданином. Он сам подошел ко мне и сказал: “эти академики …” и стал размахивать руками явно показывая (очень живописно), что это не хорошие люди и явно показывая, что они чернили меня и, что он им ни капельки верит. И добавил. Если тебе (то есть мне) что-то понадобится приходи прямо ко мне. И повторил, прямо ко мне, больше ни с кем ничего не обсуждай, прямо ко мне. Более того, Фадей Саркисян приказал Шукуряну прийти на открытие конференции НАТО и приветствовать ее от имени академии. Так и было сделано. Шукурян пришел на открытие конференции и приветствовал от имени академии. Я не знаю, как я не получил инфаркт, когда Шукурян появился на конференции НАТО.
Конец 1980-х было временем сильного падения нравов в СССР во всех сферах. И не только в СССР. Повсеместно появлялись деятели с неубедительными достижениями в науке, которые между тем, достигали высших чинов и наград. Очень характерная ситуация была с отмеченным выше будущим академиком. Его спросили: “что ты лезешь в академики, ты же не занимаешься наукой”. От ответил: “у меня больше шансов”. Подобное стало всеобщим правилом. Все стало определяться позицией, социальным весом и деньгами. И вот я стоял в стороне со своими тремя теориями и смотрел на то, как люди становятся академиками и даже президентами академии, не сделав ничего значимого в науке.
После СССР ситуация стала хуже. Чтобы показать, что из себя представляет научная среда в Армении, достаточно отметить, что все приведенные выше мои достижения были полностью проигнорированы в нашей академии. Академия ни одним словом (предложением) не отметила ни мои 3 теории, ни 20 результатов общего характера (принципы), ни классическую теорию, ни полученную международную награду. Ни одним словом!
Также ни одним словом в академии не отметили то, что я несколько раз был организатором секции на всемирных конгрессах общества Анализа (ISAAC society). Ни одним словом в академии не отметили эту конференцию НАТО и другую большую конференцию общества Анализа, которые я организовал. Ни одним словом!
Ситуация была такова, что чем больше я получал от Запада, тем хуже было отношение в Армении. Всем получателям всевозможных чинов, должностей и чиновникам в Армении было выгодно, чтобы таких людей в Армении попросту не было.
Впервые я попал за границу, в Румынию, где-то в конце 1979 года. Там я общался с деканом Бухарестского университета Кабирией Андреан-Казаку. Она была ученицей академика С. Стоилова, была известным математиком, организатором многих известных конференций мирового уровня в то время (совместно с Неванлинна и другими выдающимися учеными). Наши научные интересы были очень близки, и она высоко оценила мои (тогда еще) первые работы. В конце моего пребывания она показала мне две книги, где были отзывы всех гостей Бухарестского университета: одна большая и другая совсем маленькая предназначенная для выдающихся гостей университета. Она предложила мне подписаться в маленькой книге. Увидев какие гиганты подписывались в маленькой книге я отказался подписаться там: мол я маленький человек, чтобы подписаться рядом с гигантами. Анреан-Казаку сказала, что я должен подписать, поскольку скоро буду среди этих знаменитостей. Там, в этой маленькой книге, была лишь одна неизвестная мне фамилия-Маргулис. Я спросил у Андеан-Казаку кто это? Она ответила, что у Маргулиса также довольно хорошие работы. Конечно, не такие значимые как у вас (то есть у меня) но довольно хорошие. Через примерно год я узнал, что Маргулис получил знаменитую Филдсовскую Премию.
Это было в первый раз, когда меня хоть что-то связало с этой премией.
В дальнейшем, многие известные математики спрашивали меня как это получилось, что мои работы не были номинированы на Филдсовскую или какую другую премию: среди них были президент и вице-президент международного общества (C.C. Yang), декан университета в Финляндии (I. Laine), директор института Неванлинны (O. Martio), директора международного математического центра ЮНЕСКО (М. Srinivaza, А. Verhowski, Le Dung Trang), директор института математики Израиля (D. Zalcman). Я объяснял им, что решения подобного рода (номинации подобного уровня) принимались на самом высшем уровне в Академии СССР, и что невозможно было даже подойти к подобному. Но на самом деле я уже тогда знал, что и на таком, высоком международном уровне, люди намного более мафиозные и нужно быть включенным в крупные мафиозные образования, чтобы получать премии подобного рода.
Здесь можно упомянуть также об одном забавном или характерном случае. 1995 году, на международном конгрессе в Цюрихе, я подошел к председателю нашей секции Rikman-у, из Финляндии, который был учеником Неванлинны и стал знаменит распространением теории Неванлинны на решения одного класса эллиптических уравнений. Чтобы привлечь его внимание я начал с главного и заявил, что у меня есть результат, который не только содержит основные результаты теорий Неванлинны и Альфорса, но также содержит много новых свойств во всей теории аналитических (мероморфных) функций. Rikman по-видимому решил, что я какой-то малообразованный сумасшедший и казалось бы вообще не был расположен слушать меня. Он попросил меня кратко сказать, что я имею ввиду. Я стал один за другим представлять ему мои результаты, описывая заодно схемы моих доказательств. У него челюсть отвисла. Он достал свой мобильник (тогда я впервые вживую увидел мобильник, год то был 1995-ый) и при мне отменил все свои договоренности с другими людьми. Несколько дней мы очень плотно общались с ним, и он сказал, что меня послало само провидение и отныне мы должны сотрудничать. Однако вернувшись в Финляндию он “замолчал”. Я уже был опытным и предвидел это. Дело обстояло очень просто. Если бы мы работали вместе, то оказалось бы, что Rikman работает в новой теории Барсегяна (из маленькой страны), что вряд ли усилило бы его международный вес.
Пример этот показывает, что даже на высоком международном уровне люди не всегда ориентируются на науку.
С другим примером подобного рода я встретился в Англии. При мне один аспирант представил своему английскому профессору список цитирований в своей новой работе. В списке его цитирований была статья, опубликованная в не очень популярном издании “Hindawi”. Профессор отметил, что это непопулярное издательство. И аспирант туг-же вычеркнул этого автора из своего списка. Между тем, не исключается, что вычеркнутая статья быта гениальной работой.
Вот так вот действуют “международные нравы”.
Я всегда был чувствителен к любой несправедливости. И вот я задал себе вопрос: “кто, если не я, напишет обо всем этом!?
Вот и одна из мотиваций, для написания данных заметок.
РУССКИЙ 
Հայերեն
English
Դաս. հայերեն
French
